«Памятный  сквер»

«Остановка «Речной вокзал»... Выходя из трамвая, Зинаида Ивановна подумала: «Совсем недавно объявляли «Блиновский садик». А вот и сам сквер. Знакомый до мелочей, такой памятный... Но что-то изменилось… Огляделась медленно по сторонам. Вдруг осенило: «Не видна Волга!» Ещё несколько лет  назад вид был другим. Река просматривалась во весь свой простор, во всю свою ширь. Теперь её закрывал длинный стеклянный вокзал…

«В  те  трагические  дни»

«Как летит время! Вот он, мой садик… Именно здесь в июле 41-го…  Выглядел, как и сейчас…» Обрамлённый низеньким кирпичным ограждением сквер, вдоль – плотный ряд подстриженного кустарника. В центре фонтан, бездействующий, обшарпанный, к нему из углов, а ещё и вдоль, и поперёк дорожки из крошки битого красного кирпича. Только не было огромной туши серого здания «Горэнерго» по соседству…

Именно здесь назначили место сбора. Город, прежде оживлённый и шумный, притих, насторожённо напрягся. Люди куда-то торопятся, лица серьёзные, в глазах обеспокоенность, тревога…

Всего-то месяц назад Зинаида Ивановна, её подруги, весь медицинский персонал 2-ой Горьковской инфекционной больницы (хорошо известной жителям верхней части города, на Красносельской) собрались по какому-то торжественному случаю и сфотографировались. Вместе с главным врачом Морисом Абрамовичем Греннаусом. Какие у всех открытые, спокойные, «мирные» лица. Кто ж тогда думал о войне?!

Тот добровольный шаг навстречу… С вещмешками, сумками, корзинками непривычно тихо подходили нянечки, сёстры, врачи: без привычных возгласов и шуток коротко здоровались, тут же присаживались на краешек одной из свободных скамеек вокруг фонтана. Пришли все до единой.

Появился Морис Абрамович, всё внимание на него.

- Ну, что ж, в путь-дорогу, - сказал просто и обыденно,- одной командой… Под госпиталь выделили пароход, называется «Память Хохрякова», теперь будет числиться под номером семь. Всем вам выдадут военное обмундирование…

По жизни добрейший человек, главврач старался не смотреть в глаза своим сослуживцам-женщинам. На его лице тень усталости, обеспокоенности, вины…

Довоенный снимок коллектива 2-ой инфекционной больницы. В центре второго ряда – главный врач М.А. Греннаус, справа от него Зинаида Ивановна.

В военном  обмундировании все изменились до неузнаваемости. В гимнастёрках, перетянутых широким ремнём, в кирзовых сапогах, под пилотками строгие лица. При встрече не сразу узнаешь. Но таково, видимо, свойство солдатской формы.

Так началось военное лихолетье для старшей медицинской сестры Зинаиды Ивановны Кузьмичёвой, а теперь сержанта медицинской службы на военно-транспортном судне.

И  на  земле  бывает  ад

Первый  рейс до Углича. Откуда-то из-за горизонта беспрерывный гул и гуд тревожным, предупреждающим набатом. Звуки фронта, с места таких близких кровавых боёв. Раненых на судно несут на носилках, кого-то поддерживают под руки, кто-то бредёт сам, спотыкаясь и пошатываясь… Для вчерашних «гражданских» сестёр и врачей это первое столкновение с войной. Вроде бы не привыкать видеть страдания, смерть. Но чтоб такое беспредельное горе такого размера, в таких масштабах…

- Сестра, пить…

- Руку положи вот сюда, не слушается. А болит уж как…

- Адресок возьми на всякий случай…

«Сестра, сестричка», - только в первые дни, а потом по имени, как самого родного близкого человека, с благодарностью, с нежностью - Зиночка.

Вниз по реке спускались в тёмное время. Днём причаливали к ветвистым берегам, маскировались. Немецкие стервятники пролетали над самыми головами.   Все замирали, с тревогой выжидательно прислушивались, закатывая глаза вверх, к небу. На палубе и в каютах как-то быстро установилась и наладилась будничная больничная, говоря военным языком, госпитальная жизнь. Основная нагрузка  на операционную, при ней старшей сестрой Зинаида Ивановна. Долгим, невероятно тяжёлым, опустошающим до самого донышка душу оказался этот рейс. Первый в предстоящей череде… Не хотелось задумываться, да и многочисленные заботы не давали.

Раненых доставили в Борский военный госпиталь.

И снова в путь, в верховья Волги, к городу Калинину, бывшую Тверь. Совсем немного не дотянули, пришло сообщение: город в руках фашистов. Но приказ есть приказ…

Вот уже и тёмный полог неба опустился на землю, а яркие вспышки  взрывов по всей прибрежной полосе, не утихает треск автоматных очередей, гулко раздаются сухие щелчки винтовочных выстрелов, отчётливо доносится дробный перестук пулемётов. Бой у самой реки.

Судно без видимых огней мягко уткнулось в берег, тут же перебросили мостки. Кто-то крикнул в темноту:

- Свои есть?!

И словно бы ожила сама темнота, ожидавшая этого заветного спасительного зова. Вдоль берега волной прокатился глухой шумок, ворочанье, приглушенные голоса. На зов, как  призраки, потянулись обессиленные, перепачканные землёй и кровью солдаты, тяжело раненных подтягивали за руки волоком… А за берегом взрывы и

стрельба. Только на воде клочочек спасительной родной тверди…

Это была последняя в том году «вылазка» на передовую. Судно встало на зимний прикол, раненых разместили всё в том же Борском госпитале.   По весне Зинаида Ивановна снова на военно-транспортном судне, под ходовым обращением к российским женщинам - «Гражданка». В военное время под сухими цифрами №24. Место назначения в самую горячую точку – под Сталинград. Пожалуй, фотография даст большее представление, чем слова о невиданных жертвах, муках, страданиях…

«По  примеру  предков»

Как человек может выдержать такое? Откуда силы? Какая должна быть вера? Самые разные по жизни, а пришла беда, и встали горой…

У самой-то у неё, у Зинаиды Ивановны, не всё анкетно приглажено.  «Гладкая» биография в то время имела большое, а иногда и решающее значение, к великому сожалению... Отец её – священник из семьи потомственных священнослужителей, в которой было восемь сыновей и четыре дочери. Разразилась первая мировая война, на неё ушли: четверо – офицерами, трое военными врачами, две сестры –  медсёстрами. Не все из них вернулись домой….

Нетрудно представить, какова царила в семье  атмосфера. Определили совсем юную Зиночку в епархиальное училище на целых семь лет. Её выпуск оказался последним, состоялся он в 1917-м.

Учительствовала в Арзамаском районе при лесопильном заводе, потом в селе Борцово в двух верстах от  своей малой родины - села Сарлеи в той же Нижегородской губернии. Вышла замуж за Ивана Андреевича Кузьмичёва, бывшего левого эсера, узника Шлиссельбургской крепости, после революции таких называли политкаторжанами. В 30-е годы все они репрессированы, многие расстреляны.  Иван Андреевич остался жив, но вернулся из лагерей инвалидом, с изуродованными пальцами на руке.

Отец – светлый жизнерадостный человек, творческая натура: сочинял стихи, пел, играл на гитаре – служил священником в родных Сарлеях. В 1924 году церковь закрыли, основательно порушили, самого Иван Васильевича выселили из собственного дома, доживал свой век у неё, у своей дочери.

Вот такие корни, такие вот, как говорится, пироги… Зинаида Ивановна задолго до войны определилась в своём назначении. Сестра милосердия… Помогать страждущим, облегчать их страдания. Этому способствовали и воспитание, и характер, мягкий, терпеливый, сострадательный…

После Волги, которую не отдали врагу, заплатив высокую цену, -  сухопутные дороги войны, не менее кровавые. Калининский, 3-й Украинский фронты. В 44-м Зинаиде Ивановне самой понадобилась помощь: отказали ноги. Сказались годы, постоянное напряжение. А ещё холодная волжская вода. Из неё частенько приходилось вытаскивать на берег раненных, контуженных, неспособных не то что помочь, а и просто двигаться, оттого ещё более тяжелых, неприподъёмных. Приходилось волоком тянуть их изо всех своих женских сил. В промокшем насквозь обмундировании, в полных воды сапогах. А после на земле на хрупких плечах, на полусогнутых ногах, чертыхаясь и задыхаясь, перетаскивать в эвакуационные пункты.

Приказ №137 по эвакопункту №41:

…«За добросовестное отношение… высокую дисциплинированность объявляю благодарность медсестре Кузьмичёвой Зинаиде Ивановне. Начальник эвакопункта военврач 1-го ранга Москаленко. Нач. Верхне-Волжского Водздравотдела Чижов.»

Приказ по санитарному управлению 3-го Украинского фронта за №050 от 21 февраля 1944 года: «За выдающиеся успехи и высокие образцы работы на санитарной службе в Красной Армии сержант Кузьмичёва З.И. награждается значком «Отличник санитарной службы». Начальник эвакогоспиталя 2613 полковник м/с Гуревич».

Как вечная память высокие  награды: орден Отечественной войны 2-й степени, медали  «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией».

«Долгое  эхо  войны»

Вот и десятилетия прошли с того светлого  майского дня, когда смолкли взрывы и выстрелы. На земле спокойствие, мир. Но война проклятая, как незаживающая рана…

1955 год. Передача горьковского телевидения «Солдатская чайная». На  экране Зинаида Ивановна и её дочь Людмила, тоже фронтовичка (два раза писала письма Сталину с жалобой, что не берут на фронт). По ходу передачи показывают фотографии военных лет, в том числе и ту, где Зинаида Ивановна с ранеными, у которых пришлось ампутировать по одной ноге. А после передачи звонок. И от кого?! От матери молодого бойца, что сидит на кровати напротив медицинской сестры. С самой той далёкой поры от сына ни слова. «Где он? Куда пропал? Помогите найти…»

…К фонтану Блиновского садика подходят участники встречи, ветераны войны… И никого из родной больницы, тех, с кем делила смертельную опасность и тяготы   первых дней тяжкого, навечно памятного испытания.

К Зинаиде Ивановне подошла седая женщина:

- Полковник в отставке Евгения Васильевна Мошкина… Я, кажется, вас узнала… - Достала из папки бумаги, отобрала нужную. Это был оттиск с фотографии. На нём Зинаида Ивановна.

«Когда это было? Где? – мысли-воспоминания обгоняли друг друга –Разве сразу вспомнишь? Сколько прошло раненых…» На оттиске Зинаида Ивановна кормит с ложечки тяжело раненного. Момент этот уловил фотограф …

- Я увидела в старой газете, сделала копию на ротаторе на память. Работала библиотекарем. Подумала: пригодиться при встречах с читателями, как иллюстрация о войне… О нашей войне… - подчеркнула новая знакомая.

В разгар войны, в 43-м, в центральном парке Горького в Москве открылась фотовыставка, рассказывающая о солдатских фронтовых буднях. Так вот, снимок оттуда. С короткой подписью: «Медсестра санитарно-транспортного судна З.И. Кузьмичёва». С выставки снимок попал на страницу газеты…

«Эстафета  поколений»

Всё дальше отдаляются события сороковых-роковых… Зинаида Ивановна в преклонном возрасте. Довелось испытать сладость нянчанья  с праправнучкой. Не частый случай в нашей жизни.

Воспоминания о войне… У Зинаиды Ивановны они связаны ещё и  со сквером на Маяковке (ныне Рождественская), с волжским берегом, откуда шагнула навстречу неизвестности, но в полной решимости, уверенности в победе…

Она помнила эти места с самых юных лет…  На месте безликого  массивного  «Горэнерго» стояли две церкви – святых бессеребренников Козьмы и Дамиана. Отсюда прежнее название – Козьмодемьянская площадь, позднее - Сафроновская. В советское время улица вдоль нижней волжской набережной поначалу называлась Кооперативной. Сам Блиновский садик по периметру окружал литой металлический фигурный заборчик. А в центре стоял всё тот же фонтан, только с глубокой объёмной чашей в основании, назывался  – «Фонтан милосердия».

«Милосердия»...  Христианская жертвенность, заложенная воспитанием с самого детства, сопровождала Зинаиду Ивановну и в жесткое кровавое военное лихолетье, и всю её тернистую, с печалями и радостями сострадательную жизнь длиною в 91 год.

В. Косарев.

«Рождественка. Между ангелом и бесом.»

Рождественская улица –  узкое энергетическое пространство, метафизическая река, протекающая параллельно реальной реке и почти граничащая с уникальной природной зоной под названием Стрелка. Это слияние двух великих рек, Оки и Волги. Для меня «слияние» всегда имеет эротический подтекст, а тут ещё одно совпадение: в современном сленге слово «стрелка» означает «встреча», «свидание». Ничего не бывает случайным.

Всё, что попало в этот «пространственно-временной континуум», начинает жить по особому закону – закону дуализма, в соответствии с которым сливается мужское и женское, плотское и духовное, сиюминутное и вечное… Сливается всё противоположное, несовместимое, противоречивое, полярное - и становится целостным и гармоничным.

Говорят, бесы с особым пристрастием искушают тех, кто чист душой. У этого места название  - светлого христианского праздника. Старинный, но сохранённый храм Ильи Пророка и возрождающийся, строящийся заново, с первого кирпича храм Казанской Божьей Матери – с одной стороны, с другой – величественный собор, давший название этой самой «намоленной» улице города…  Два полюса чистоты, два ангельских крыла,  между которыми – рестораны, кафе, ночные клубы и секс-шопы.

В этот «коридор духовности», протянувшийся почти от Благовещенского монастыря до Кремля, в эту «воронку животворящего света» затянуло все плотские страсти. Но чистому – всё чисто, а порочный бизнес под крестами приобрёл какой-то странный «нравственный» оттенок, да и люди, пришедшие на эту улицу разными путями, оказались объединены общей идеей сохранения в себе истинного нравственного начала -  вопреки.  В этом противостоянии, вечном борении с мирскими искушениями, между ангелом и бесом, и живут обитатели улицы Рождественской.

С владельцем одного из секс-шопов, который находится в самом центре Рожественки, я познакомилась, так сказать, по производственной необходимости, когда создавала самую откровенную на нижегородском телевидении программу о сексе. Православным его назвать даже не пришло в голову – ни фамилия, ни внешность не оставляли никаких вопросов. Плётки ручной работы, любовно сплетённые хозяином магазина игрушек для взрослых, внушали животный ужас, а многообразие наручников поразило даже моё извращённое воображение. В общем, страшным жестоким приверженцем какой-нибудь  изуверской секты показался мне этот брутальный самец.

Проникшись ко мне симпатией, знаток садомазохистских традиций и специалист по извращённым потребностям подарил мне книгу для любителей сладострастных пыток.  Но даже вдумчиво и непредвзято почитав про всевозможные сексуальные истязания, я не смогла возбудить в себе интерес к теме. Видимо, так и останусь «ванильной»,  то есть не причастившейся к культуре экзотической любви с физической болью.

Этот лёгкий спазм ужаса от пребывания в Храме Нездорового Либидо так и остался бы в моём теле, если бы ни одна встреча, радикально изменившая моё отношение к этому необычному человеку и к делу, которому он посвящал большую часть своего времени. Однажды, зайдя в этот весёлый магазин, я услышала не лекции по сексологии, которые обычно звучали из динамика ноутбука, а… стихи! Серебряный век так резанул по сердцу, что маленькая ранка сразу закровоточила.  Любимые рифмы навевали воспоминания не о плотских утехах, а о настоящей  неземной любви. А за прилавком стоял не Магистр Сексуальной Тирании, а Сказочный Принц.

Было что-то противоречащее здравой логике в этой ситуации. Но запутавшаяся стрелка компаса моего сознания замерла, указывая на духовность. Не знаю, что произошло в жизни этого загадочного человека, но вскоре он расстался со своим детищем, выгодно продав его ценителям традиционного секса. Дух Рождественки одержал победу над садомазохистской бесовщиной.

Меня и саму изрядно помотало вверх и вниз по этой воронке.

Однажды мне приспичило посоревноваться в мастерстве стихосложения с молодыми поэтами. Ну чёрт дёрнул! Припёрлась со своими хулиганскими стихами на праздник поэтической чистоты. Слегка повзрослевшие дети слагали рифмы о высоком, и только меня тянуло вниз, ближе к телу. «Безухов» - прекрасное место для поэтических баталий и характерное  начало «Рождественской аномалии». Здесь в интерьере интеллигентской квартиры с богатой библиотекой  днём можно заказать вполне приличный бизнес-ланч, а вечером – попить вина, заправиться плотным ужином и подумать, в какой из ближайших рассадников бездуховности  стоит завалиться до утра.

Конкурсом я осталась недовольна. Меня не поняли. Попытки иронизировать на тему сексуальных отношений не удостоились внимания одухотворённой творческой молодёжи. Вероятно, мои вирши звучали кощунственно посреди этого пиршества духа. Однако для меня именно в этом была органика поэтического события, ведь поэзия имеет право быть многоликой, и мне хотелось прилепить на приторный торт розочку из очень горького шоколада.

Ушла, унеся в душе противный осадок обиды на место. Потом долго игнорировала заведение, испытывая тошнотворные приливы при каждом воспоминании о лицемерном пуританстве будущих звёзд нижегородской поэзии. Этот негатив вскоре вернулся ко мне бумерангом – именно на этой площадке.

Среди ночи меня разбудил неуёмный бойфренд, срубивший где-то шального бабла и жаждущий срочно избавиться от нечистых денег. Приспичилло ему без промедления отужинать (или уже отзавтракать) со мной там, где это возможно в критический период между «уже закрыто» и «ещё не работает». А «Безухов»  всегда к вашим услугам. Пока я пудрила нос на ощупь,  с трудом находя себя руками спросонья, возлюбленный разминался утренним коньяком с друзьями и возникшими из-под земли по причине моей нерасторопности случайными подругами.

В «Безухове» всегда тусуется в основном приличная публика, поэтому напудриться нужно было тщательно. Когда я приехала на Рождественку, первые лучи рассвета еле брезжили сквозь хмурое небо. Но я не прочитала ничего пугающего в предсказании природы. Заждавшийся плейбой ждал меня у входа, при этом отчаянно дискутируя с каким-то мужиком спецназовской фактуры. Друг посадил меня за столик и отправился на завершение «дипломатических переговоров».  Я сидела в компании странных девочек и приятелей моего спонтанного дипломата,  но задерживающийся консенсус тормозил моё полное удовольствие от примирения с местом.

В общем, хорошо, что моего возлюбленного никогда не назначат послом даже на переговоры между двумя деревнями. Утро мы встретили в дежурной больнице, у кабинета рентгенолога. Подозрение на смещение мозга.  Рождественская аномалия эффективно подкорректировала мою личную жизнь, ответив негативом на негатив. С драчуном после долгой реабилитации и тщетных попыток вылечить его хронически больной не в физическом смысле мозг, пришлось расстаться. Преемник задиры оказался весьма уважаемым в городе человеком и… бывшим спецназовцем.

Но воронка Рождественской духовности не отпускает меня далеко. Здесь обитают мои приятели – художники, рестораторы, танцоры… И я частенько попадаю в водоворот этой бурной реки – между ангелом и бесом…

Лиза Питеркина